Звательный падеж русской культуры

Своими размышлениями делится профессор Московской консерватории Вячеслав Медушевский.

Явилась старику из пушкинской сказки Золотая рыбка (образ Ангельских сил безплотных - по истолкованию протоиерея Артемия Владимирова). Позволила себя уловить за редкое смирение, кротость, безхитростную послушливость и безлукавую простоту рыбака. И как приветствует его? - В звательном падеже! «Чего тебе надобно, старче?» Почему не «старик»? не «старец»?

Звательность - естественное проявление небесной любви.

И в действительности - не только в сказке - так обращаются к людям Небожители. Посетила Преподобного Серафима Саровского Богородица, - и каким словом приветствует Она великого святого? Любимец? - Нет! Но с непостижимой глубиной небесной любви: «Любимче». - Звательный падеж!

В современном русском языке, в его деловой суетливой периферии, звательный падеж не сохранился. Но он сокровенно сияет в его духовно-исторической сердцевине. Ни один русский человек не обратится к Богу так, как поет Отелло у Верди: «Бог!» Не уподобится он и заезжим учителям, разбрасывающим на Святой Руси холодные протестантские молитовки: «Господь, Ты мне нужен». Но с любовью, песнею сердца обратится он по-православному, звательно: «Господи, Боже!»

Кто восчувствовал сладость и неизреченную духовную красоту звательного падежа, не предаст его. «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…» Как поменять дивное пение звательности на отстраненный и как бы уже и не существующий вовсе именительный падеж: «Богородица»?

Сохраняет звательность и русский синодальный перевод Библии. Это именно русский перевод, не церковнославянский. Но обращения в нем к Богу, конечно же, в проникновенном звательно-молитвенном падеже: «Господи, Отче и Владыко жизни моей!» (Сир. 23, 1) «Господи, Отче и Боже жизни моей! Не дай мне возношения очей, и вожделение отврати от меня» (Сир. 23, 4),

Так молится Сам Господь: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26, 39), «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23, 34),«И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Ин. 17, 5). Так заповедует молиться и нам: «Молитесь же так: Отче наш…» (Мф. 6, 9).

Вот какие глубины веры, надежды и любви открываются нам за простым, казалось бы, явлением звательного падежа. Возблагодарим Господа за него, за безценный дар церковнославянского языка, родившего и духовно возвысившего русский язык. Могучий и сильный, таит он в себе глубины святой веры Православной.

Как соотносится звательный падеж с другими падежами? Как и для чего вообще сложилась в языке система падежей?

Первозданный человек в наименовании всякой вещи стремился выразить ее сущность (мудрость, скрытая в древнейшей этимологии слов, непредставимо высока, - не случайно и само имя этой науки, этимологии, означает «учение об истине», скрытой в слове). Именительный падеж, выражающий сущность предмета безотносительно к обстоятельствам, называется прямым, - это король всей падежной системы. Косвенные падежи служат конкретизации, уточняют обстоятельства. В некоторых языках число падежей доходит до 46. Они ориентируют человека в мире пространственно-временных отношений. Локатив определяет положение в пространстве. Творительный (инструментальный, орудийный) падеж указывает на вещь как на промежуточное вспомогательное орудие (потому и опознается вопросами: кем? чем?). Предлог в предложном падеже (свойствен славянским языкам) возводит как бы стену между мной и предметом. Можно рассказать, поведать, информировать о чем-то. Но невозможно «о чем-то» любить.

Какое же место в системе падежей занимает звательный падеж? Никакое! Ибо он не в системе, а вне ее, над ней; - так обычно и полагали исследователи языка, начиная от античных грамматиков.

Звательный падеж - падеж любви. Он приоткрывает нам другую, невидимую сторону естественного языка.

Язык начинается с именования, с именительного падежа, но не заканчивается на нем. А что дальше? «И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы», - свидетельствует Апостол (1 Кор. 2, 4). Эта способность речи струить в себе дивные силы позволила первым христианам говорить о внутренней музыке христианского учения.

Язык не сухое информационно-логическое устройство. Святой праведный Иоанн Кронштадтский советует молящемуся: «Ожидай, пока каждое слово отдастся в сердце свойственным ему откликом». «Слово и в наших устах является уже творческим… со словом выходит живой дух человека, не отделяющийся от мысли и слова».

Что такое благодать? Этим новым словом святые братья Мефодий и Кирилл передали непереводимое однозначно греческое слово «харис», которое еще со времен Гомера означало любовь, красоту, благодарность, а с христианского времени стало выразителем неизъяснимой сладости и спасительной силы льющейся на человека Божественной любви.

Силы божественные и энергии дьявольские, а также и духовные состояния людей могут передаваться и без посредства языка. Но в нем существует система, помогающая им выразиться в них. Это - интонация.

Вслушаемся в звучания слов в именительном и звательном падежах: Отец - Отче! Сын - Сыне! Бог - Боже! Николай - Николае! Старик, старец - старче! Звательная форма напевнее, ласковее, любовнее! Невозможно произнести ее скороговоркой, но обязательно - в более крупных ритмических длительностях.

Мысль первозданного человека пелась, ибо сердце полно было любви. Ее хватало на всех: не случайно русское слово «любой» производно от «любви». Оттого-то, от великой любви язык был тональным: акцентируемые слоги выделялись не рявкающим ударением, как ныне, а пропеванием.

Перерождение долготного акцента в громкостное ударение (англ. стресс - нажим) было связано с иссушением человека в восторжествовавшей гуманистической культуре: плотское своеволие гордыни, сопровождаемое кичением плоти, мышцы (громкостное ударение требует большей активизации мышц) - вытесняло интонацию любви. За крушением любви в языке последовала ломка всей системы стихосложения. Эхом отозвалась эта перемена во всех культурных языках вплоть до музыки.

Долготный акцент сохранился в звательном падеже. Но также и в звательных словах любви. Вслушаемся: как мы произносим слово «милый»? Можно ли буркнуть его равнодушной скороговоркой, как мы произносим «электричество»?! Совершенно невозможно. Иначе тут же возникают подтексты язвительности, иронии, как бы перечеркивающие исходный смысл.

Звательный падеж вообще затесался в систему падежей совершенно из другой системы - интонационной. Потому правы лингвисты, полагая, что это не падеж, а звательная форма.

Звательный падеж, внесистемный, парит над всей падежной системой естественного языка. Он единственный, надмирный, обращается к личности, к ее свободе и в глубине своей есть пламень небесной соборной любви. Прочие падежи - дробят, берут сущее в каком-либо частном аспекте.

Только звательный, звательно-молитвенный, живой падеж любви знает великое чудо близости: Ты. От общения любви прибывают и вливаются в человека потоки оживляющей благодати. Молитвенно-звательным падежом мы ощутительно зацепляемся за небо, за благодать Божию. Творится крючок молитвенно-звательного внимания из наших усилий и благодатной помощи Божией. И чем больше увеличивается и крепнет, тем больше зацепляет благодати и любви.